1. Сознание как ложная идеология

Вся история марксизма может быть представлена как история теоретической и практической критики существующего мироустройства, наследуя в этом отношении, как было показано в первой части, идеалам Просвещения, противопоставляя деспотизму живое творчество масс, а суеверию – сознательность. В традиции Франкфуртской школы марксизм самоопределяется как критическая теория общества, противопоставляя себя позитивизму, предполагающему оправдание существующих порядков. И подобно тому как первое движение, предполагавшееся движением по направлению к коммунизму, вызвало непредвиденные затруднения, не разрешённые на должном теоретическом уровне до сих пор, также и сама марксистская теория в ходе своего развития вывела на свет изначально заложенные в ней просвещенческие установки, тормозящие дальнейшее продвижение в решении как конкретных теоретических проблем, так и методологии их разрешения. Тем не менее, напрашивающаяся метафора глаза, который не способен видеть себя непосредственно, нуждаясь для восприятия во внешней отражающей поверхности, с которым может быть сопоставлена теория, нуждающаяся таким образом в корректировке практикой либо внешней по отношению к ней теорией, при помощи которой ведётся рефлексия, представляется уже на интуитивном уровне наивной, поскольку задействует просвещенческий категориальный ряд, идущий от глаза к визуальному пространству мыслимого, в котором различаются освещённые и затемнённые области видимого – но также невидимая область, слепое пятно, расположенное на месте предполагаемого наблюдателя.

Примем за аксиому, что данное слепое пятно критической теории является не случайным изъяном, который следует как можно скорее заполнить видимым и ярко освещённым пространством ясно и отчётливо мыслимого, а существенной рабочей деталью, корректное отношение к которой является условием дальнейшего продвижения теоретической практики. Основные правила экологичного отношения к не-мыслимому в теории на сегодняшний день уже в основном выработаны в области постструктуралистского прочтения Маркса (Альтюссер), Фрейда (Лакан) и структурализма (Деррида), коррелятивных хайдеггерианскому прочтению истории западноевропейской метафизики. Аналогично, предпосылки корректного отношения к элементам теории, если не вполне очищенной, то по крайней мере интенсивно и продуктивно очищаемой от логоцентризма, можно найти в текстуальных практиках Делёза и Гваттари, равно как и советской школы системо-мыследеятельностной методологии. Поэтому, обращаясь к теоретической критике самой теории, желательно принимать во внимание ту самую методологическую установку, связанную с различением между множеством мыслимых объектов и не-мыслимой позицией, из которой эти объекты мыслятся. В этом отношении существенным является удержание дистанции процесса по отношению по крайней мере четырём типам таких предметных мыслимостей, к которым обращается теоретическое мышление в ходе своей конкретизации, а именно – источникам, результатам, содержанию и форме. Дистанция по отношению к перечисленным источникам теоретического мышления необходима, поскольку имеет место множество позиций, коррелирующих друг с другом лишь неким идеельным способом, так как их корреляция задана не непосредственной общностью совместной интеллектуальной работы, а лишь опосредованной общностью проблематики, работая с которой различные авторы и коллективы вырабатывали различные наборы решений, соотношение которых друг с другом само является проблематичным. Иначе говоря, необходимо отдавать отчёт в том, что нельзя без осмысленной и детальной проработки свести воедино методы Хайдеггера и Делёза, Деррида и Щедровицкого, Лакана, Альтюссера и других авторов, не впадая в крайний эклектицизм. При этом результаты продуктивного сведения – и это также следует понимать – будут необходимо отличны от непосредственно данного в текстах авторов, представляя по отношению к ним новую интерпретационную позицию, отличную от их собственной. Аналогично и результат такого сведения необходимо будет по крайней мере минимально отличным от нашего представления о нём, так как одно дело мысль, а другое – представление о мысли, которую ещё надлежит прописать, равно как и помысленный и записанный результат такого мышления содержит множество прочтений, которые из него могут возникнуть в ходе его последующего прочтения, так что можно сказать, что результат мыследеятельности никогда не предстаёт сознанию целым ни во времени, ни в пространстве.

Данное отсутствие целостности и представимости задаёт также дистанцию по отношению к содержанию и к форме текста. Если содержание непредставимо – или, что тоже самое, представимо множеством разных способов, которое в случае удачного осуществления само должно быть представлено также множеством путей, то содержание оказывается отличным от самого себя, предполагая потенциально бесконечное расширение путём включения новых элементов и перетасовки имеющихся. Что навязывает фрагментарную форму письма, в котором разрыв фрагментов и запрет структурной унификации даёт эффект дважды вычтенного единства – в отношении предполагаемого теоретического объекта, равно как и в отношении гипотетического субъекта, пишущего или интерпретирующего текст. Первый при этом распадается на смысловые фрагменты, подлежащие индексации, а второй – на множество возможных позиций отношения к индексированному гипертексту.

Представление о критике как унификации вещи посредством сознания не только является метафизическим представлением, но и предполагает иные формы критики и творчества. Иначе говоря, последовательная критика сознания может вестись лишь исходя из позиции бессознательного, которое является не противоположностью сознанию, а иным способом мышления, альтернативным просвещенческой метафизике присутствия, контрабандой занесённой в марксизм и тормозящей его развитие изнутри. В этом отношении представляется справедливым переворачивание тезиса Маркса об идеологии как ложном сознании, как исходящем из представления о сознании как первичной данности, которую необходимо очистить и просветить, пусть даже средством просвещения выступает не проповедь материалистических и социалистических учений, как это имело и имеет до сих пор место у утопических социалистов и вульгарных материалистов, а практика революционного преобразования мира, на обратный: сознание есть ложная идеология, поскольку вместо создания множественности гипертекста и позиций, имеющих с ним дело, предполагает унификацию того и другого, замыкая свободную комбинаторику элементов, которая опровергает редукционизм сознания через превосходство производительных способностей дважды открытой системы.